Бывшие дети Николая Ващилина: Моё недворянское гнездо

Отцу, маме и всем сродникам по плоти посвящаю это воспоминание

Первые проблески сознания в моей детской памяти связаны с Локней – деревней в Псковской области, где я, собственно, и родился. Помню теплые, уютные руки своей бабушки Ани, скрипучие половицы пола, пушистого полосатого серого кота, который давал мне таскать себя за хвост и за голову, но потом в знак протеста гадил посреди комнаты. Помню, как я не любил мыться в жестяном корыте, потому что вода была мокрая, а пена лезла в глаза и очень больно щипала. Я звал маму, кричал, что эти тетки меня закупают. Помню, как приятно было спрятаться от дождя в шалаше, сооруженном моей теткой Люсей у крыльца нашего дома из огромных лопухов. Помню ужас, пронзивший всё моё существо, когда, раскачиваясь на качелях, моя тетка упала, разбила свои колени и еле успела увернуться от летящей на неё качельной скамьи. Свою мать, сморщенную и сутулую старушку, бабушка называла кормилицей. Локня в войну была под немцами и они её сильно разорили. Бабушка сказывала, что покрестили меня в Спасо-Преображенском соборе на краю села, в пределе Николая-Чудотворца, где посреди разрухи теплился Божий дух.

Храм Преображения Господня в Локне,где меня покрестили в православную веру

Когда кормилица умерла и голод подобрался к самому горлу, бабушка продала дом, и мы приехали к маме с папой в Ленинград. Они ютились в подвале на Третьей линии Васильевского острова в доме 42. После бабушкиного деревенского дома с пузатой огнедышащей печкой, отмытыми до бела досками пола, деревянными лавками под окнами и просторными сенями, трудно было себе представить, ради чего люди могут жить в таких не человеческих условиях. Наша семья из пяти человек ютилась в десятиметровой конуре дровяного подвала на 3-ей линии Васильевского острова. Единственным украшением была бабушкина икона Богородицы и родительские гимнастёрки в орденах, висевшие на стене. Шкафа у нас тогда ещё не было. Но была радиоточка с репродуктором ,из которой пели песни, рассказывали сказки и сообщали новости. Спали мы на матрацах, набитых сеном и источающих знакомый деревенский дух. Мама пыталась свить там уютное гнёздышко, но получалась сырая, тёмная нора.

Первым протоптал тропинку в Санкт-Петербург мой прапрадед Кузьма Алексеев . Его братья Антон,Иван, Андрей и сестра Наталия так и отались жить в Барсаново. А Кузьму в 1910 отобрали по росту, силе и курносости в гренадеры лейб-гвардии Павловского полка, казармы которого находились на Марсовом поле возле Михайловского замка Императора Всероссийского Павла Первого. В этих казармах и жил мой прапрадед до 1914 года, пока не началась Империалистическая война с Германией и Санкт-Петербург не переименовали на русский манер в Петроград и он ушёл с полком на Первую мировую войну. Погиб он в бою под Гродно в 1916 ещё до отречения Государя....Односельчанин видел своими глазами , как Кузьму убили в атаке и он нашёл и похоронил его после боя. Похоронен Кузьма Алексеевич Алексеев / его отца звали Алексеем а мат Ириньей/ в братской могиле. Вечная ему память!

Моя двоюродная бабушка Матрёна Григорьева из деревни Высокое, Опочецкого уезда , родная сестра моего деда Якова ,мужа бабушки Анны из Барсанова. В 1953 году постриглась в монахини и стала монахиней женского Успенского монастыря в Пюхтицах в Псково-Печерском районе

Матрёна ,монахиня Успенского монастыря в Пюхтицах. 1910 года рождения. На фото ей 44 года.

Дед Яков Григорьевич Григорьев с семьёй / сын Анатолий ,дочери Александра,Людмила и его жена и моя бабушка Анна / в 1940 году.

Опочецкие лейб-гвардейцы.

Гренадер лейб-гвардии Павловского полка Кузьма Алексеев из деревни Барсаново,Опочецкого уезда /1890-1916/ погиб в бою под Гродно с германскими войсками в атаке от пушечного выстрела прямой наводкой. Его отец -Алексей,мать Иринья ,братья Иван,Антон,Андрей, сестра Наталия

Статья о моём прадеде Кузьме Алексееве/то есть сыне Алексея и Ириньи/ из родной деревни Барсаново Опочецкого уезда,который служил лейб гвардии Гренадерском полку Его Величества Императора Всероссийского Павла 1 ,был награждён двумя Георгиевскими крестами и погиб в атаке под Ровно в Первую мировую войну в 1916 году.

Наталья, родная сестра Кузьмы Алексеева , Мариши, Фени, Ивана,Антона, Андрея из Барсаново / моя прабабушка/ 1920

Детвора нашего двора на Васильевском острове 3 линия дом 42 Слева в кепке -я , Коля Ващилин

Ленинград душил меня маленьким пространством заставленной комнаты и каменным колодцем двора, лишенного травы, цветов и бабочек. Пока бабушка занималась хозяйством, я сидел на дровяных поленницах во дворе и ковырял землю совочком. Потом мы гуляли с бабушкой по набережной Невы, линиям Васильевского острова и глазели на витрины магазинов, выбирая себе подарки на Пасху и Новый год. Вечером после ужина, когда все укладывались на сон в нашем тесном подвале, бабушка, чтобы не будить остальных, шептала мне на ухо сказки. Но больше сказок я любил её рассказы про старину, про то как прапрадеда освободили от крепостного права и дали надел земли, как он посадил липы и построил свой дом в деревне Барсаново, какой красивый у него был жеребец Шелест и как ловко он ловил рыбу в реке Иссе, как её семья в двенадцать человек жала хлеб на поле с утра до ночи, как за столом нужно было дождаться пока не возьмёт первый кусок отец, как пешком ходили по воскресениям в Опочку на службу в церковь. Когда рассказ бабушки доходил до гражданской войны, на которой погиб её брат Кузьма из Семёновского полка, а потом о расстреле прадеда Антона отрядами чекистов, о войне с фашистами, на которой убили её мужа Якова и сына Толю, глаза мои слипались крепким сном.
На следующее лето мы поехали на Украину, на Черниговщину, к папиным сестрам Ольге и Лидии. Из окна вагона я видел как мимо проносилась Родина, широкие реки с мостами, дремучие леса и бескрайние зелёные поля. Потом мы долго плыли на пароходе по широкой реке мимо разных городов и деревень. На палубе было много детей и мы играли в прятки.
Когда мы добрались до родственников, от усталости я уснул и помню во сне на меня прыгнула огромная черная собака. Я вскрикнул, мама обняла меня и сказала: «Это значит, что скоро приедет папа». Действительно, утром приехал папа и мы , позавтракав творогом с мёдом, побежали ловить рыбу на Днепр. Мёду в деревне было очень много, потому что все в деревне разводили пчёл и собирали душистый мёд и воск, который продавали государству через кооперативы. Мне было очень обидно, что все в деревне носили ту же фамилию , что и я - Вощилины. Это потому, что фамилии в старину имели только дворяне, а крепостному люду фамилий не полагалось. А когда крепостное право император Всероссийский Александр II отменил, то вольным крестьянам давали фамилии по их промыслу. Вот и получили все мои родственники по папиной линии фамилию Вощилины потому, что разводили пчёл и вощили пчелиным воском верёвки для речных и морских дел.
Поблизости от Днепра мы набрели на пруд, заросший осокой. Папа дал мне маленькую удочку. Забросив свою, тут же вытащил большую, толстую красноперку. Она была очень красивая: желто-серебристая чешуя, красные плавнички и хвостик, желтые глазки. Она часто раскрывала свои жабры и там виднелись красненькие реснички. Я очень хотел поймать такую же, но рядом с папой у меня не клевало. Я отошел подальше от папы и забросил свою удочку. Мимо в траве прошелестела осокой длинная серая лента, я испугался и закричал. Прибежал папа, убил палкой змею, а меня ладонью больно ударил по попке. Сказал, чтобы я больше не отходил. Отец сажал меня на плечи и я ехал верхом, озирая все вокруг.
Скоро мы пришли на берег Днепра. Он был такой синий и широкий, что другого берега не было видно. Песок был белый как в сахарнице и громко хрустел под ногами. Пришел папин друг дядя Коля. В его руках была удочка с катушкой и маленькой железной рыбкой. У нас такой не было. Он размахнулся и забросил рыбку далеко и начал крутить катушку. Потом закричал: «Есть!» Над водой взметнулась огромная рыбина с белым брюхом и с брызгами грохнулась в воду. Когда дядя Коля вытащил её на берег, она прыгала как пружина, то и дело, вставая на нос. Я узнал её сразу – это была щука, которую поймал Емеля в сказке "По щучьему велению.

У тёти Оли был огромный сад. Белый глиняный дом с соломенной крышей еле виднелся среди яблонь, груш, вишень и абрикосов. У тёти Оли были крупные в трещинках руки и она ими ловко лепила из теста маленькие пирожки с вишнями, которые назывались варениками. Потому что когда их варили, они становились очень вкусными. Особенно со сметанкой. Ветви деревьев гнулись до земли от тяжести плодов. Их подпирали палками, плоды собирали в корзины, но они всё зрели и зрели на ветвях. К осени вся земля в саду была усыпана вкусными фруктами и их нужно было собирать.
Домой мы возвращались на пароходе до Москвы. В Москве у нас была пересадка, нужно было ждать наш поезд и мы пошли в Мавзолей посмотреть на Ленина. Долго и молча стояли в очереди. Лица у людей были грустные, как в очередях к зубному врачу. Мне было очень страшно, я боялся похорон и не любил смотреть на трупы. Ленин лежал в гробу весь жёлтый. Видимо спал. Мы тихо на цыпочках вышли на улицу, чтобы его не разбудить, и поехали домой.
Пересаживаться было очень трудно, потому что пока мы с папой ловили рыбу и валялись на скрипучем белом песке, мама наварила много ведер абрикосового и вишнёвого варенья. Чтобы носить эти ведра у нас не хватало рук. Я сидел, охраняя моё любимое варенье, а мама с папой носили ведра в вагон. Радость встречи с моими дворовыми друзьям меня переполняла, мне скорее хотелось рассказать про всё, что произошло со мной летом в далеком, неведомом им краю. Трамвай медленно ехал по Дворцовому мосту. Пряча своё нетерпение и радость, я поглядывал в окно и видел как такие же трамваи светились в темноте окнами, перекатывались по горбам мостов и отражались в темных водах Невы.
Долгими осенними вечерами, сидя на поленницах дров, мы дождались морозов, покатались на коньках, получили подарки от Деда Мороза, поздравили с Восьмым марта мам и бабушек своими поделками, в день птиц к празднику Благовещения Пресвятой Богородице повесили им новые скворечники и дружно пошли на первомайскую демонстрацию, любоваться парадом военных кораблей на Неве и разноцветным салютом. В школьном саду зацвела сирень, и снова накатило лето.Родители работали не покладая рук на стройках и выбиваясь из сил на заводах и фабриках, а летом им давали отпуск. В отпуск мы ездили на отдых в деревню, подышать свежим воздухом и набраться сил на весь год.
На следующее лето мы поехали в Идрицу, к деду Антону, отцу маминого первого мужа Еремея, погибшего во время войны. Он встретил нас на станции, усадил на телегу с сеном и отвез в свою деревню, в свой дом. Помню длинное крыльцо амбара, светлую горницу с половиками и множество сказочных избушек в саду, повёрнутых к нам задом, а к лесу передом. Никакие мои заклинания типа: «Избушка, избушка повернись к лесу задом, а ко мне передом» не помогали. Дед Антон запретил мне подходить к этим избушкам, но я запрет нарушил и пошел. В избушках кто-то жил, гул жизни был хорошо слышен, даже если не заглядывать в узкую дверцу. Но я заглянул…Как ветер на меня налетела темная туча и начала больно кусаться. Как я узнал позже, это были пчелы. От их укусов я распух и стал красным, как помидор. У меня поднялась температура. Бабушка уложила меня в постель и чем-то обмазала, а дед причитал, что так мне и надо, потому как я нарушил его запрет. Пока я был опухший, меня в деревню не выпускали. Я лежал на лавке, вдыхал аромат сушёной травы, исходящий от матраца, и ждал, когда бабушка откроет печь с мигающими угольками и длинным ухватом достанет оттуда чугунок с гречневой кашей.
- Дед, а из чего пчелы делают мед?
- Из цветов.
Он сломал веточку липы и дал мне понюхать. Липовые цветки благоухали нежным ароматом.
- Вкусно?
- Вкусно.
- Эту липу еще мой дед посадил.
- Как? У тебя был дед? Ты же сам дед!
- Я тогда не дедом был. А таким же пострелом, как ты.
Спать в деревне долго не давал петух. Красивый, рыжий с разноцветными перьями в большом, изогнутом дугой, хвосте. Чуть свет, Петя начинал кричать, будить всех на работу. Кричал он долго и настойчиво. Сначала бабушка выгоняла корову Розу и та шла за пастухом в поле, жевать траву и добывать нам молочко. Потом дед шёл на конюшню и запрягал Стрелку. Стрелка была жерёбая и с трудом помещалась между оглоблями телеги. Потом мы с дедом ехали в луга, ворошить сено. Дед брал грабли и поддевал ими пучки скошенной травы и та, источая дивный аромат разнотравья, превращалась на солнце в лёгкое, душистое сено. Сено дед складывал под крышу амбара и кормил им всю зиму Розку. Розка ела его с аппетитом и давала нам молоко, творог и сметанку. А сено лежало, делало вкусным воздух в амбаре и никогда не портилось, потому что было сухое. Вот если бы траву замочило дождём, она бы сгнила и не превратилась в сено. А ещё сено нужно было для того, чтобы на него складывать антоновские яблоки, которые начали падать с яблонь прямо на землю, где им было холодно и не уютно. А на медовый Спас дед качал мёд. Он доставал из ульев соты, которые за лето из воска смастерили пчёлы и наполнили их сладким мёдом из разных цветков. Дед разговаривал с пчёлами, похваливал их за собранный мёд. С молитвой "Господи,благослови!" дед вставлял их в крутильную машину, чтобы мёд из сот стекал в бочку. Но мне соты больше нравились. Их можно жевать и сладость долго остаётся во рту. Вечерами, когда я забирался к деду на печку и уютно сворачивался возле него на соломенном тюфячке, он рассказывал мне о своём детстве, о тяжёлой работе в поле, о войне, в которой фашисты убили его сына Еремея и всю родню, извели всех коров, лошадей и пчёл и гладил меня по голове своей морщинистой тёплой ладонью.
По утру дед повёл меня в амбар пробовать новый мёд. Когда он приоткрыл дверь амбара, в нос ударил такой сладостный запах, что голова закружилась. Сено, сотовый мед, антоновские яблоки, веники разной травы и солнечные лучи, пробивающиеся через соломенную крышу. Казалось, что они тоже пахнут.
После Ильи-пророка пошли грибы. Мы с бабушкой отправились в лес. Надо было перейти речку. Мост был деревянный и простирался на сваях низко над водой. Я "присох" к перилам из гладких круглых жердей и не мог оторвать взгляд от длинных зеленых водорослей, которые плавно извивались в быстрых струях прозрачной воды. На желтом песчаном дне между водорослями проплывали какие-то огромные темные тени. Бабушка сказала, что это рыбы.
– Я хочу их поймать.
– Потом. Пойдем в лес.
Бабушка еле меня оттащила, пообещав, что скоро мы пойдём на реку ловить рыбу.
Лес, в который мы пришли через поле зеленого шелкового льна, бабушка называла бором. Бор – это когда редкие высокие сосны растут из земли устланной чистым, чистым ковром серо-серебристого мха. Как будто кто-то сделал уборку. На этом мху очень хорошо виднеются коричневые грибочки на толстых белых ножках. А ещё мы набрали красных ягод с невысоких кустиков брусники. По деревьям прыгали белки и стучал длинным носом дятел. Я так устал, что домой бабушка везла меня на спине, на закукорках.
Поход на реку я клянчил долго. Бабушке всё было некогда. Она полола грядки, солила огурцы, сушила грибы, собирала яблоки, доила корову, кормила хрюшек.Наконец в доме набралось грязного белья, в огороде на пугале вылиняло платье и бабушка затеяла стирку. Одевалась бабушка скромно. Гораздо важнее для неё было одеть в яркое платье огородное пугало, чтобы сохранить от птиц урожай. А когда пугало выцветало на солнце, бабушка наряжала его в новое платье, а его выцветшие лохмотья стирала с душистыми травами и одевала на себя. И вот, наконец, бабушку Аню позвала соседка полоскать постиранное бельё на реке.
– Пойдём на рыбалку рыбак, – сказала она и взяла на плечо коромысло с ведрами, набитыми скрученными простынями и наволочками.
Мы пришли на пологий песчаный берег. Река в этом месте делала поворот, была мелкой и прозрачной.
-А ты говорила, что Илья-пророк льдинку приволок, а вода тёплая.
–Это брод, – сказала бабушка, – здесь мелко и скот гоняют.
Мне это не испортило настроения, а даже наоборот. Вода еле доходила мне до коленей, и там виднелось множество мелких рыбёшек.
–Сейчас сделаем бредень. Мы с моим отцом так ловили рыбу.
-Что такое бредень. Он бредит? Как я с ангиной?
-Не он бредит, а с ним бредут по воде и ловят в него рыбу.
Она развернула белую простынь, взяла её за один конец, а мне дала другой. Мы зашли в воду по пояс, погрузили простынь и потащили её к берегу. Простынь туго изогнулась, и на её белом фоне засверкало и заискрилось множество мальков. От ликования у меня сжимало горло и дрожали руки и ноги.
– Скорей, скорей, – торопила бабушка.
В воде ноги еле-еле передвигались и к берегу остановились совсем. Рыба шустро выпрыгивала из простыни во все стороны. Всю дорогу домой я ревел, как говорила бабушка, крокодиловыми слезами. Дед меня успокаивал. Рыбалка это не женское дело. Завтра пойдем к соседу, он настоящий рыбак, соблазним его.
По пути к соседу мы зашли на конюшню. Дед хотел показать мне народившегося жеребенка от гнедой. Гнедую звали Стрелка, а жеребенку имя еще дать не успели. Ему шел второй день отроду. Он носился по леваде как сумасшедший, внезапно резко останавливаясь и вскидывая голову. Гнедая стояла у изгороди и смотрела вдаль, о чем-то думала. Может о его будущей жизни, а может о своей. По дороге в ночное погнали табун. Воздух наполнился пылью, ржанием и топотом копыт. Я прижался к деду. Он взял меня на руки:
– Не бойся, паря. Гляди, какие красавцы.
Но мне не терпелось к соседу, соблазнять его на рыбалку. Соседа звали Игнатом. У него была такая огромная борода, что лица его не было видно, только щелочки веселых глаз.
– Ну, Антон, показывай наследника.
– Он что, Дед Мороз? – спросил я, когда уселся к деду на колени.
– Не-е, он тоже из староверов. Они бороды не бреют.
– Вот Игнат, пришли соблазнить тебя на рыбалку. Внуку не терпится.
Пришла хозяйка, начала делать козу и тыкать меня пальцем в живот. Мне стало щекотно. Я вскочил и убежал в угол комнаты, где висела икона Николая Чудотворца.
– А-а-а, – протянула хозяйка, – к защитнику прячешься.
Они начали шмыгать чаем из блюдечек. А я слонялся по горнице и ждал, когда договорятся о рыбалке. Вдруг я увидел на окне необычайной красоты часики на цепочке. Мне было не отвести глаз. Почему такие красивые часики лежат тут одни. Они, что, ничьи, подумалось мне? Я обрадовался, что они ничьи и больше себе не задавал лишних вопросов. Я взял с подоконника часики и положил их в карман своей рубашки. Мне сразу захотелось домой. Я даже забыл, зачем мы сюда пришли, забыл про рыбалку. Я подошел к деду, заныл и потянул его за полу пиджака. Прощание затянулось. Уже на крыльце дед меня спросил, не забыл ли я чего. У меня стучало в висках и очень хотелось оказаться на улице. Когда мы вышли за околицу, над полем низко висело солнце. День клонился к закату.
– Ты ничего не забыл, внучек? – снова спросил дед. Я потупил взор и захныкал.
– Я тебе хочу рассказать один секрет.
– Какой?
– Ты знаешь, кто берет чужое, после захода солнца умирает и попадает прямо в ад, к чертям.
Я онемел. Я смотрел на деда и не знал, как ему сказать правду. Солнце стало большим и красным и уже лежало своим боком на колосках ржи. В небе неистово звенели жаворонки. Они все были против меня. Заодно с дедом.
– Дед, подожди меня, я забыл.
Я со всех ног рванул назад к Игнату.

Локня, Псковская оласть

Приложение .

Прапрадед Алексей Петрович Петров /из Макушино ,где их род звали Голубенята/ с женой Ириньей /родом из деревни Загребица/ имели трёх дочерей по старшинству Мариша, Феня / Ефросинья/ и Наталья /есть фото/ и четёрёх сыновей по старшинству Иван, Антон, Кузьма, Андрей, по малолетству дольше оставался с семьёй отца и унаследовал его дом ,построенный Алексеем Петровичем Петровым с двумя липами. ...Семья доходила до 22 -х человек со всеми отпрысками....Дом Алексея с двумя посаженными им в 1961 году липами стоит на месте дома Савелия /сына Адрея младшенького сына Алексея / , а Антон и Иван построились поодаль на берегу реки ближе к мосту вверх по течению Иссы. В доме Антона я бывал в 1966 году. Там жила жена бабушкиного брата Ивана - Екатерина с дочерью Валентиной, которая потом перехала в Опочку и ..спилась .
Похоронен Алексей Петрович Петров, сыновья Иван,Антон, Андрей на кладбище Скудельня в Опочке / кладбище нля неимущих у больницы /. А Кузьма Алексеев ,гренадер Лейб гвардии Павловского полка , убит в бою с немцами в 1916 под Гродно и похоронен своим земляком из Павловского полка , видевшего его ранение и вынесшего тело Кузьмы с поля боя в братской могиле в парке Гродно .
Алексей держал 22 дойных коровы, 4 рабочих лошади / у Алексея единственного в Барсаново / до отмены крепостного права в 1861 Барсаново называли - Игнатково / была молотилка и мялка с конным приводом / и один жеребец Шелест для выезда в город и на бега. Зерно и лён продавали в уездном городе Опочке на знаменитых базарах или ездили на рынок в Латвию в город Лудзу,где цену давали большую.Алексей Петров брал 50 га земли у барина в аренду / половину урожая отдавал барину/ и прикуплено было немного лесу / рассека/. Работали всей семьёй от зари до зари.